В.Путин: Как дела, Валерий Дмитриевич? Как работа?
В.Зорькин: Здесь хорошо, Владимир Владимирович. В Москве я тоже недавно был – там тоже хорошо.
В.Путин: Вы меня хотели познакомить с текущей работой, да? Пожалуйста.
В.Зорькин: Что касается этого года, мы ведь встречались тогда в декабре всем составом суда. Конечно, живём в сложное время, и это, естественно, отражается и на работе Конституционного Суда – в тех запросах, которые мы получаем. Но в целом, мне кажется, – может быть, несколько самоуверенно, – но мы справляемся.
По раскладке той, которую мы получаем по жалобам, по общему количеству, надо сказать: число жалоб не увеличилось. Но оно осталось вместе с тем стабильным. Я бы отметил качество самих жалоб. Например, в какие-то совсем далёкие годы у нас было 19–20 тысяч жалоб, а сейчас – 11 [тысяч]. Но дело в том, что тогда из всех тех жалоб те, что оставались, собственно, в нашем ведомстве, в нашей компетенции… Я бы сказал, что сейчас из 11 [тысяч] суд рассматривает больше, чем тогда.
То есть уровень и самих граждан, и, конечно же, тех, кто помогает, адвокатов, сопровождающих… [Они] примерно знают, что ждать от Конституционного Суда, его компетенции. Не всё, наверное, мы можем решать, потому что мы всё же субсидиарный суд, уже самая последняя ступень.
Далее я хотел бы отметить, что у нас ведь произошло изменение в законе. Раньше было такое – может, не все даже знают – к нам, например, обращались из Магадана, и мы рассматривали эти жалобы. Нелепость, потому что есть ведь суды общей юрисдикции и арбитражные суды – нужно пройти эти инстанции, Верховный Суд. Теперь это поправлено, и это хорошо, я думаю.
Очень многие по этому поводу были недовольны, главным образом критики, считали, что это затрудняет доступ в Конституционный Суд. Но дело в том, что во всём мире такая практика: ну как это так – из районного суда сразу в Конституционный Суд, когда есть Верховный Суд?
Более того, и Страсбург так же поступал: принимал в 90-е годы и даже в начале 2000-х годов сразу откуда-то из района. И Россия очень настаивала на том, чтобы уважалась наша система правосудия. Думаю, сейчас это всё налажено.
По группам жалоб, я бы сказал, как и раньше, – это устойчивая тенденция за все годы, она практически не меняется. Это отношения, связанные с гражданским правом – цивилистика, будем говорить в широком смысле, бизнес, собственность, трудовые и социальные отношения – социалка, что называется, в простонародье. И, конечно же, по-прежнему много очень решений, связанных с уголовным правом и процессом – с уголовным процессом даже больше, чем по другим направлениям.
Но, как мы говорим, дьявол кроется в мелочах, поэтому нормы, которые мы рассматриваем, всегда на практике претерпевают определённые изменения, интерпретации. Не всегда интерпретации получаются в нужную сторону. И здесь я хотел бы сказать, что большая ответственность лежит на Конституционном Суде. Почему? Потому что мы разрешаем не конкретную жалобу просто гражданина, а фактически решаем судьбу нормы закона. Следовательно, это значит: разрешаются одновременно сразу это дело и все дела, которые находятся под этой нормой в это время в судах общей юрисдикции и, конечно, на будущее.
Ещё один момент, Владимир Владимирович, который мне хотелось бы затронуть, – это отношения с законодателем. Было время, особенно в 90-х годах, когда [происходили] грубые ошибки. Не в силу, думаю, злонамеренности законодателя, а просто, наверное, становление происходило.
Сейчас – не потому что Конституционный Суд щадяще подходит к этому, наша планка не изменилась – всё больше и больше проблем связано не столько с текстом закона, хотя здесь тоже есть ошибки, сколько с тем, как он проходит преломление на практике. Тут, что называется, кроется очень многое и многое. Потому что начинается с исполнительных органов, потом это идёт к судам – не всегда получается, видимо, так, как замыслил законодатель.
Но в конечном счёте ответственность всё же лежит на нём и на нас. Потому что мы должны правильно интерпретировать закон с точки зрения Конституции, чтобы всё пошло правильно.
Я почему затронул эту проблему? Потому что сейчас меньше стало наших решений, когда мы прямо говорим о неконституционности закона. И это говорит о том, что нет «лобового», что ли, противоречия Конституции, а мы выявляем смысл закона. Смысл конституционный не менее значим для заявителя, потому что мы тем самым поправляем сразу то, что произошло в деформации этого закона на практике. То есть закон остаётся, а его смысл для правоприменителя меняется.
И в этой связи хочу сказать, что нагрузка Конституционного Суда по сравнению с предшествующим периодом, я бы не сказал, что изменилась… Хотя она стала меньше намного: было 19 [тысяч жалоб] – сейчас 11 [тысяч], по Конституции произошло изменение.
Но в целом это примерно так: 60 решений – это постановления, которые берут очень крупные проблемы, и их эффект, я бы сказал, очень большой. И примерно три тысячи решений – это определения, когда мы прямо не признаём неконституционность закона, но мы как раз там говорим, как было бы правильно в соответствии с законом. И это тоже идёт в правоприменительную практику: и адвокаты, и правоприменители используют наши правовые позиции.
В.Путин: Хорошо, спасибо.
<…>